В середине сентября в Крыму проходил Х Международный Волошинский фестиваль поэзии. В числе около 400 участников из 26 стран мира на нём читал свои стихи приехавший из Перми в Коктебель Юрий Беликов. Он привёз с фестиваля лауреатский знак в номинации журнала «День и Ночь» – позолоченный земной шар, поддерживаемый человечьими ладонями. Эти заметки даже не столько о фестивале, его волнах и подводных рифах, сколько об утраченном времени, когда мы все жили в едином государстве под названием СССР.
Юрий Беликов у памятника Максимилиану Волошину
РАЗРЕЗАННЫЙ КЛУБЕНЬ
Чёрного моря я не видел с 1988 года. То бишь – с прошлого века. Это было в стране, которой давно уж нет на карте. Мы сейчас уважительно называем её Империей. Впрочем, кого ты подразумеваешь под «мы»? Недавно в передаче Андрея Малахова «Сегодня вечером» отмечали 25-летие программы «Взгляд». И там в открытую прозвучало, что «Взгляд» был проектом, направленным на уничтожение коммунистического строя. Тем самым бывшие «взглядовцы» признались, что они работали на разрушение Империи. Единственный из участников этого ностальгического шоу – автор легендарных «600 секунд», санкт-петербуржец Александр Невзоров то ли съёрничал, то ли разоткровенничался: дескать, в противовес своим московским телесобратьям он входил в 1991-м в число заговорщиков-гэкачепистов, пытавшихся удержать от развала страну.
Я думаю, что у «взглядовцев» нет проблем с передвижением. С тем, чтобы видеть Чёрное, Красное, Средиземное и прочие тёплые моря. А большинство нынешнего народа России пристёгнуто к своим городам и весям безвылазно. Пристёгнуто экономически. Если во времена СССР можно было сесть в поезд, затем — в самолёт, а из самолёта — на теплоход, и этот транзит мог вполне уместиться в пространстве кошелька среднестатистического советского гражданина, то сегодня народу не до пересадок, тем паче не до прямых рейсов. Чем вам не крепостное право среди даденных прав и свобод? А если речь о наиболее близком мне русском народе, он – как разрезанный на части лопатами государственных границ и внутригосударственных ограничений картофельный клубень – сидит в разных концах лунок-ямин собственной страны и бывшей Империи.
Я, конечно, не о тех, кто ежелетне летает в Турцию и Египет. Они меня не поймут. И даже скажут, что их – подавляющее большинство. Ну, разве что – подавляющее. А не подавляющему большинству мнится, что Чёрного моря просто не существует в природе.
- Я вообще видела только Северный Ледовитый и Тихий океан! – вымолвила, оценив мой крымский загар, живущая по соседству поэтесса и учителка Елена Медведева. В Коктебеле я встретил своего красноярского друга, поэта-дикоросса Сергея Кузнечихина, который только в 67 лет впервые увидел Чёрное море. Что характерно: прибывшую на Волошинский фестиваль группу красноярцев сопровождал главный специалист их краевого министерства культуры. Для вашего же покорного слуги свидание с Чёрным морем могло обернуться несбыточным счастьем. Если бы…
РОДИНА-ВЫРУЧАЛОЧКА
В адрес министерства культуры Пермского края пришло письмо за подписями президента Русского ПЕН-центра Андрея Битова и президента Фонда защиты гласности Алексея Симонова с просьбой командировать, как гласил текст, «для участия в Х Международном Волошинском фестивале известного пермского поэта и журналиста Юрия Беликова». Хоть мы и состоим в разных творческих объединениях, но помощь в продвижении этого письма оказал председатель краевой организации Союза писателей России Владимир Якушев. Однако он предупредил, что денег на министерском счету нет. «Видимо, в Перми окончательно наступили «Белые ночи», — подумал я про получивший у нас постоянную прописку долгоиграющий мегафестиваль. Впрочем, уже хорошо, что не наградили отказом. В былые времена, при креатуре Марата Гельмана — бывших министрах культуры Мильграме да Новичкове, я бы не то, что не обратился в означенное министерство, а не обратился бы принципиально». Подождав внушительное время, смоделировал ситуацию: в Крыму наступает бархатный сезон, если в министерстве проснутся за неделю до фестиваля, я рискую вообще не приобрести билетов. Как быть? Внутренний взгляд мой обратился в сторону малой родины. Да-да, туда, где Виктор Петрович Астафьев написал свои первые рассказы. Я решил позвонить главе Чусовского муниципального района Николаю Симакову. Вообще-то таких глав я не встречал: человек целыми стихотворениями цитирует Евгения Евтушенко и Владимира Корнилова! Причем не абы красного словца, а в подтверждение своих мыслей. Просто какой-то рыцарь отечественной поэзии! При этом – с деловой хваткой. На следующий же день – ответный звонок: «Юрий Александрович, земляки вас поддержат!» Поклон – землякам. В программе Волошинского фестиваля, где обозначен мой творческий вечер, заявлено: Россия, Пермь-Чусовой.
Как я и предвидел, ближе к дате отъезда прорезались «эй, вы там, наверху!» Ангельский женский голос сообщил, что, воистину, финансы министерства культуры истощены, но ждите-де звонка из центра по реализации проектов от господина Попандопуло. Память обволокло атмосферой искромётной советской кинокомедии «Свадьба в Малиновке». Может, пермский Попандопуло совсем не похож на своего однофамильца из этого музыкального фильма, однако я тут же усомнился, что Попандопуло мне позвонит. И оказался прав – совсем впритык к фестивалю позвонила, судя по всему, его помощница. Она предложила такой головоломно-изыскательский вариант безналичной оплаты дороги, что меня мгновенно прошибла испарина. В моей трудовой книжке есть довольно экзотическая запись: главный методист по работе с художественными коллективами Нечерноземной зоны РСФСР агитпоезда ЦК ВЛКСМ «Ленинский комсомол». Я отвечал примерно за то же, за что и нынешние министерские «культуристы». И просто на минуту представил: если бы в те времена делопроизводительский маховик вращался с таким ржавым, будто позаимствованным от инопланетной посудины из картины Данелия «Кин-дза-дза», скрежетом…
- … тебя сразу бы ударили мордой о стол! – завершил набежавшую мысль мой старинный пермский друг Алексей Антонов, отвечавший в ЦК ВЛКСМ за организационную связь с агитпоездом и подведомственным ему территориям. Это – к вопросу о разрушенной Империи.
Парапланы над коктебельской бухтой.
ТАМОЖНЮ НЕ СПОИШЬ
Сначала засеребрился Сиваш. Слева – в животрепещущей водной оптике. Справа – в исключительно мёртвом, кристаллически-солевом воплощении. Но Сиваш – это ещё не форпост Чёрного моря, это – аппендикс Азовского. Сравнение с аппендиксом, пожалуй, самое подходящее, потому что у Сиваша есть и второе название – Гнилое море. Открытое окно купе зачерпывает смешанный запах соли, ила и гниющих водорослей. Местами глубина Сиваша – метр-полметра. Именно это Гнилое море форсировали в 1920-м отряды Нестора Махно, первыми ворвавшиеся в Крым, вступив в очередной и роковой для них союз с красными.
Забегая вперёд, скажу: когда в Коктебеле я вошёл в знаменитый Дом-музей Максимилиана Волошина, собственно, и давший сакральные имя и образ международному фестивалю поэзии, первое, что мне бросилось в глаза, — застеклённая фотография Махно со штабом, на которой выпирала надпись: «Вождь кулацкого бандитизма». Заметьте: Империи давно уже нет, а на снимке – её отпечатки пальцев. Оболганная фигура Нестора Ивановича. Там, где «кулацкого», читай – «крестьянского». Вместо «бандитизма» подставляй «недовольства, сопротивления». А что если с Империей – как с Чёрным морем? Для кого-то её не существует, а для кого-то время её окаменело и, значит, стало незыблемым? Недаром же пермский бард Евгений Матвеев поёт стихи Геннадия Русакова:
Огромной нежности прекрасная страна
в канун раздоров, мятежей и мора
лежит, и слушает, и шепчет имена
пятнадцати столиц, как имена укора…
«Укор» — уже в том, что едва ли не полночи в Белгороде (Россия) и Казачьей Лопани (Украина) погранцы и таможенники шерстят пассажиров, производя пристальную проверку документов, а то и вещей. Шерстят взаимно: украинские – россиян, российские – украинцев. На обратном пути из Феодосии у нашей проводницы конфисковали энное количество крымского вина. Я стал свидетелем приглушённого разговора, где российская таможня не давала «добро»: «Разрешается провозить не более двух литров… А у вас?» — «А может (проводница), я им лицо мажу?!» Таможня: «С таким лицом имею полное право ссадить вас с поезда!..» Служба службой, но, как писал когда-то в «Контрабандистах» поэт-одессит Эдуард Багрицкий: «Ай, Чёрное море! Вор на воре…»
А вот и Оно. У берега — зеленовато-мутное, дальше — истемна-синее. Но — Чёрное. Набегающее. В Феодосии море подкатывает чуть ли не к железнодорожной насыпи. И хочется, как ребёнку, вслед за Чеховым повторять: «Море было большое».
Сергей Кузнечихин и Юрий Беликов у могилы Волошина
ЛЕСТНИЦА В НЕБО
Чтобы оценить природное величие коктебельской бухты, надо подняться или на Кара-Даг, или – к могиле Волошина. Кара-Даг в переводе – Чёрная Гора. Природа так постаралась, что, если смотреть на эту гору с набережной, явственно виден каменный профиль поэта. Кара-Даг — древнее жерло молчащего вулкана, у подножья которого и расположился Коктебель. Он как бы упирается в Кара-Даг головой, а ногами – в довольно крутое взгорье Кучук-Янышар, на чьей вершине покоится прах великого Макса. Волошин жил в Коктебеле с 1903-го по 1932 год (дата смерти), возведя на набережной по собственному проекту двухпалубное (я не оговорился!) жилище, напоминающее корабль. Жилище, впоследствии получившее планетарное имя – Дом Поэта. Кто только не гостил здесь из русских классиков: Николай Гумилёв и Осип Мандельштам, Максим Горький и Алексей Толстой, Александр Грин и Михаил Булгаков, Марина Цветаева и Черубина де Габриак (она же Елизавета Дмитриева), Андрей Белый и Корней Чуковский… Особенно – после Революции, в Гражданскую, когда Крым стал чуть ли не мерой происходящего, чертой между числителем и знаменателем, во всяком случае – для русской интеллигенции. Если брать противоборствующие стороны, то в Доме Поэта находили укрытие и белые, и красные. На фестивале мне подарили репринтное издание книги Волошина «Стихи о терроре», печатавшиеся как в красных, так и в белых газетах, причём – в качестве образца классовой принадлежности к той и другой стороне. Стихотворение «Гражданская война» заканчивается такими строчками:
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
Вот вам две конкретных судьбы. В Доме Поэта скрывался комиссар Бела Кун. В этом же доме находил пристанище и Осип Мандельштам, и только личное заступничество «авторитетного» Макса спасло того от неминуемого расстрела крымскими большевиками. А Бела Кун после исхода из Крыма белых стал главным на полуострове по части красного террора. Ему бы зваться Красна Кун. Директор Дома-музея Волошина Наталия Мирошниченко в послесловии к названному сборнику приводит потрясающий факт, когда Максимилиан Александрович, у которого опять-таки тот определился на постой, в виде индульгенции за предшествующее укрывательство Бела Куна, имел исключительное право вычеркнуть в расстрельных списках одну из фамилий. Одну! Какие душевные муки должен был испытывать человек, приговорённый к подобной пытке выбора? К 1932-му году накопилось. 55-летний мужчина могучего телосложения, исходивший окрестные горы вдоль и поперёк с суковатой палкой-посохом, Волошин скончался от повторного инсульта. «…И сам себя судил», — звучит последняя строка книги «Стихи о терроре».
Второй этаж корабельного Дома Поэта устроен так, что завершается ступенчатой лестницей, обрывающейся в небе. Точно хозяин поднялся на верхнюю ступеньку и… взлетел! Я понимаю, отчего он завещал похоронить себя именно здесь – на вершине горы. Какой вид – воды и тверди, тьмы и света, растений, животных и людей – отсюда открывается! Думаю, когда-то поднявшись на это взгорье, Волошин испытал удивление Бога на шестой день творенья. Удивление делом рук своих. А может, прозорливец Макс предвидел, что на втором десятке ХХ1-го века там, внизу, на набережной, море будет заслонено цепочкой кафешек, шашлычных и торговых палаток? Море без вида на море.
Люда-наяда
БУКЕТЫ ДЛЯ ПОЭТОВ
В Коктебеле стихи сбиваются миксером в воздухе. Ладно бы — только в тенистой ограде Дома Поэта. Нет, улица, идущая от Дома творчества писателей Украины, в охвате которого базировались многие участники фестиваля, выводит прямо к литературно-музыкальному кафе «Богдан», что на набережной. Подобно золотистым знакам на винной этикетке, у входа — увековеченный свиток имён марочных посетителей: Василий Аксёнов, Фазиль Искандер, Андрей Битов, Анатолий Приставкин, Михаил Задорнов, Григорий Поженян, Владимир Бондаренко, Виктор Пронин, Игорь Тюленев…
Именно в кафе «Богдан» проходила сходка местной милиции и здешних «авторитетов», блистательно описанная в популярном детективе Виктора Пронина «Брызги шампанского». За столиком можно нередко встретить и хозяина кафе — грозового «папу» этих мест, мастера спорта по боксу, топтавшего зоны семнадцать лет исключительно за драки и столько же выпустившего поэтических сборников, члена Союза писателей России, председателя общества возрождения культуры Коктебеля, поэта Вячеслава Ложко. Он же – Слава Коктебельский. Вот его матёрая визитка:
Да, мы грабители, ворЫ,
Для них, меж нас, различья нету.
Мы все участники игры,
Все крутим мёрзлую планету.
Однако этот человек топтал не только зоны, но и кабинеты чиновников. Благодаря ему, в Коктебеле медленно, но верно Серебряный век борется с торгашеским: улицы посёлка переименовываются: в Гумилёва, Цветаевой, Грина. Лично Вячеслав Фёдорович живёт на улице Гумилёва — у самого вулкана Кара-Даг.
Гуляя по набережной, вы не минуете Люду-наяду: крепенькую, розоволицую, будто только что из парилки, в неизменном пышном венке из крымской травы с мелкими, напоминающими нечто среднее между сиренью и незабудками, соцветьями и в лиловато-оранжевом балахоне с разрезом на крутом бедре. В одной руке – корзинка, полная букетов из тех самых цветков, именуемых в смягчённой транскрипции трава-едунец, в другой – один из букетов. Обмахивая им, аки веничком, причинные места преимущественно лиц мужеского полу, Люда с ходу подрифмовывает: «Покупай траву-едунец, чтоб взлетал у тебя… бубенец!» В Коктебеле всяк сверчок выживает по-своему. Но все – за счёт отдыхающих. Кто разносит по пляжу рапанов и мидий, кто сдаёт жильё, кто содержит прогулочную яхту, кто – шашлычную, кто – туалет. Уезжают последние отдыхающие – наступает время путины. Люди семьями уходят в море, чтобы забить холодильники рыбой. Так живут всю зиму. Дождавшись мая, когда можно получить аванс с первых постояльцев, бегут в магазин за продуктами.
Ниша выживания Люды Коротиковой – мифическая трава. И в эту траву поверили приезжающие. Посему Люда – телезвезда. Выступала на российском ТВ в ток-шоу «Пусть говорят». Вспоминает: «Меня вызвал в Москву сам Малахов – и теперь входит в спальню без страхов!»
Сергей Кузнечихин тоже отсчитывал Люде гривны
Привлечённый бойкою рифмой, возле Люды приостанавливается автор слов песенки про крокодила Гену, прибывший на фестиваль из Москвы с моложавой спутницей 79-летний поэт Александр Тимофеевский. Мгновенно оценив ситуацию, Люда священнодействует над парой всё тем же букетом: «Чтоб ты шла к нему подобру – не ходила на Едун-гору!» Тимофеевский довольнёхонек: «Вот кого на фестивале бы послушать!» Он и сам не промах – на Волошинском стал одним из лауреатов специальной студенческой премии за книгу стихов «Ответ римского друга», а в недавней антологии любовной лирики «Свойства страсти», составленной Сергеем Кузнечихиным, продемонстрировал просто кладези мужской активности:
И у тебя одно лишь в мыслях –
Накрылся Вася!
А у меня двенадцать жизней
Ещё в запасе…
Александр Тимофеевский – автор слов песенки про крокодила Гену
В первый же день фестиваля нам навстречу с Кузнечихиным из гостиницы «Камелия-Кафа», словно испуганная дюймовочка, выбежала московская поэтесса Анна Гедымин: «Там приехал такой страшный человек! Ругается жуткими словами и всех обещает убить!..» Возле стойки администратора на диване лежало покрытое с головой одеялом чьё-то вулканическое тело, видимо, уже извергшее всю свою лаву. Позже выяснилось: это поэт из Улан-Удэ, пишущий на русском бурят Амарсана Улзытуев. Потом меня восхитят его мощные строки, где «глаза выедало до слёз / этим праведным дымом засохшей навозной лепёшки». Оказывается, сей весьма образованный и оригинально мыслящий сибирский батыр не выдержал длительного перелёта со своей малой родины до Симферополя, расслабился и, очутившись в месте чрезмерной концентрации пиитов, первым делом проорал: «Графоманы! Пидорасы!» А что?.. Амарсана – прямой потомок Чингиз-хана, как явствует из аннотации его книги «Сверхновый», выпущенной в Москве Александром Ерёменко.
ФРУКТЫ У ТАМБУРА
Поелику меня поселили с известным русским подвижником Евгением Степановым – главным редактором журнала поэзии «Дети Ра», владельцем и ведущим Интернет-студии «Диалог-ТВ», — я стал невольным свидетелем телезаписи в нашем номере бесед с участниками фестиваля. Запомнился разговор с московским автором и президентом «Биеннале поэтов» Евгением Бунимовичем, и касался он отношения представителей власти к поэтическим форумам и поддержке поэтов на местах. Степанов и Бунимович пришли к обоюдной формуле: «Они не понимают, что Россия остаётся сверхдержавой только в области поэзии». И здесь – никакой гиперболы. Наша страна может быть далеко не первой на политическом, экономическом и футбольном полях, однако, когда речь заходит о русской литературе и в, частности, русской поэзии, на сегодня это остаётся единственным неоспоримым для всего мира брендом в истрепавшемся перечне прочих. И Х Волошинский — лучшее тому доказательство.
Юрий Беликов читает стихи во дворике Дома Поэта
Поэты из 26 стран – от Казахстана до Мозамбика, от Канады до Израиля, – съехались-слетелись в Коктебель, очевидно, оттого, что здесь, в прибрежном посёлке крымского полуострова, на территории подчёркнуто суверенной Украины вот уже десятый сентябрь подряд звучит безграничный, хоть и окованный поэтическим метром, русский язык. И неслучайно на правах его носителей и творителей участники фестиваля обратились с открытым письмом к президенту Виктору Януковичу и народным депутатам Украины в защиту русского языка, который «не может быть чужим на земле Киевской Руси». Тут нет иного прочтения: когда-то Никита Хрущёв подарил Крым украинцам, а Максимилиан Волошин возвратил его пространству русской речи. Она прочнее даже Империи, канувшей в Лету и в то же время фантомно живущей в каждом из нас. Она – как Чёрное море, соединяющее разные берега и страны. И когда ты вбегаешь в коктебельскую волну, твой лёгкий, незримый всплеск приплюсовывается у противоположного берега. А когда едешь на последнем в этот сезон идущем из Феодосии в Россию поезде и вместе с другими пассажирами выходишь в тамбур где-нибудь в Мелитополе, где коротка стоянка, и видишь, как с отчаянием в глазах и протянутыми корзинками, в которых груши, дыни и орехи, буквально к стопам отъезжающих подбегают наперебой жители этих мест – девочки, женщины и мужчины, душа твоя сжимается от боли, и ты чувствуешь себя безнадёжным римлянином, оставляющим некогда великую, а ныне безутешную Империю. И ты смотришь на свой лауреатский знак — на позолоченный земной шар, поддерживаемый ладонями, и тебе начинает казаться, что это голова человека, закрывшего ладонями глаза, чтобы не глядеть на происходящее.
Лауреатский знак от журнала «День и Ночь»
Юрий БЕЛИКОВ
