Боровикова Екатерина В «Галерее А3» открылась выставка «Эксгумация». Главная идея «эксгумация», понимаемая в переносном смысле как извлечение на свет забытых произведений умерших художников 5080-х годов. Автор выставки Михаил Алшибая, кардиохирург, заведующий отделением коронарной хирургии Научного центра сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева и коллекционер произведений современного искусства. Как сочетаются и перекликаются увлечение искусством и медицинская наука, и есть ли грань между искусством и наукой вообще? В интервью STRF.ru он пытается найти ответы на эти вопросы.
Михаил Алшибая кардиохирург и коллекционер
Про искусство с вами было очень много интервью. А можно вас расспросить
Про жизнь?
Про научную работу.
Вот это и есть моя главная научная работа. Я считаю свои занятия практической феноменологией. Ведь почему эксгумация? Ну да, понятно, на выставке картины мёртвых художников. Но дело не в этом. «Эксгумация» это процедура извлечения того, что скрыто: под землёй или, если хотите, в глубинах бессознательного. Это попытка увидеть предметы такими, какова их сущность. Например, я хочу понять, какое место эти художники действительно занимают в контексте своей эпохи. Увидеть вещи такими, какие они есть вот моя главная научная работа. Моя хирургическая деятельность на самом деле та же феноменология. Я пытаюсь понять, что собой представляет сердце в действительности. Если эта действительность как-то изменена под влиянием болезни, я пытаюсь восстановить те первичные соотношения, которые являются сущностью сердца.
Открытие выставки «Эксгумация»
Я когда-то на учёном совете делал доклад, посвящённый экспериментальным исследованиям. Я там проводил такую мысль: а можно ли вообще планировать науку? Невозможно! Запланированная наука это уже не наука. Наука это путь в неизвестном направлении. Учёные безумные люди, осуществляющие свои фантасмагорические проекты. Из этих проектов 98% абсолютно безрезультатны и ничего не дают. Остаются 2%, где люди доходят до сущности вещей и дают продукцию.
Если же пытаться отделить науку от искусства, я бы начал с определений: а что такое наука? Есть понятие медицинской науки, но ведь она не так точна, как, например, физика. Я пытался заниматься фундаментальными исследованиями, связанными с ориентацией потока крови в полости сердца. Меня это интересовало в связи с одной хирургической операцией, которую я делаю при очень тяжелой патологии, когда в результате, например, перенесённого инфаркта левый желудочек сердца изменяет свою форму. Эти изменения отчасти носят компенсаторный характер: они направлены на то, чтобы, несмотря на инфаркт, кровообращение всё же как-то шло. Но эта компенсация неполная, и у таких людей есть сердечная недостаточность. Операция направлена на то, чтобы восстановить форму желудочка. Мне удалось показать, что восстановление формы приводит к нормализации потока крови в полости левого желудочка. Но, несмотря на то, что эта работа делалась совместно с гидравликами и публиковалась на Западе, я всё-таки не могу её назвать научным исследованием. Мои художественные изыскания мне кажутся более точными. В медицинской науке проблемы гораздо сложнее, а для того, чтобы получить точные факты, например увидеть ток крови в желудочке, нужны высокотехнологичные исследования. Медицинские проблемы необъятны, они очень сложны. Например, движение крови процесс многофакторный, уравнения, которыми он описывается, ещё не выведены, но, по-видимому, они должны быть очень высокого порядка. Как и любая живая система, сердце очень трудно поддаётся исследованию.
Михаил Алшибая не художник, но эта инсталляция на выставке «Эксгумация» его авторства
Где пересекаются ваши занятия наукой и искусство?
Я сделал несколько проектов на стыке этих двух областей. Одна из выставок проходила в «Галерее А3» в 2006 году. У меня была идея представить свою хирургическую деятельность как объект искусства. Выставка называлась «Спираль и сердце». Она включала мои схематические зарисовки хирургических операций, операционные фотографии, видеозаписи реальной операции, банки с человеческими сердцами в формалине (сердца оперированные: с протезированными клапанами, с аортокоронарными шунтами), документы. Кроме того, я включил туда пять произведений других художников, использовавших в своих работах спирали, которые повторяют организацию сердца.
Потом была выставка в Амстердаме, совместно с Ольгой Чернышевой. Она выставляла свои акварели, а я вот эти свои зарисовки. С одной стороны, это научная работа, схема конкретной операции. А с другой стороны, на каждом таком листочке написана фамилия пациента. Поскольку я рисовал их для своего архива, то иногда отмечал какие-то особенности и судьбу этого человека. То есть за этими листочками стоит ещё и человеческая жизнь. В конце 2008 года у меня была акция в Государственном центре современного искусства «Сердце в разрезе». Я в этот день сделал операцию и всю её снял на видео. Получился двухчасовой фильм, который я там показывал.
Наконец, в Таганроге в 2010 году летом состоялась большая медицинская конференция «Кардиология и кардиохирургия как тема и предмет искусства». Её организовывал профессор-кардиохирург из Ростова-на-Дону Александр Дюжиков, который привлёк и искусствоведов, и художников, и даже священнослужителей, но в первую очередь туда съехались крупные кардиохирурги со всей страны. Я боялся, что всё это превратится в обычную медицинскую конференцию, но нет все напряглись и действительно сделали довольно необычные доклады. Я там прочёл две лекции: «Образ сердца в истории, культуре и искусстве» и «Искусство и хирургия. Коронарная хирургия как искусство».
Эдуард Глазунов «Натюрморт с раковиной», 1976 год
Потом я сделал ещё более радикальный ход и в этом году, в феврале, решив, что про хирургию мне говорить надоело, на большом аритмологическом форуме «Кардиостим» в Санкт-Петербурге прочёл для врачей лекцию о нонконформистском искусстве Москвы и Ленинграда «Искусство как хирургия». Когда-то мне подбросил эту идею Юрий Савельевич Злотников, сказав: «Художник должен быть точен, как хирург».
Искусство такой же способ постижения реальности, как и наука. Самая абстрактная картина это не произвол. «Чем дальше, сказал когда-то Флобер, тем искусство становится более научным, а наука более художественной; расставшись у основания, они встретятся когда-нибудь на вершине». Хотя я думаю, что они никогда и не расставались. Великий врач древности Гален, который первым более или менее правильно описал человеческое сердце (правда, совершенно не понимая, как оно функционирует), был врачом гладиаторов и видел на арене бьющиеся сердца через рассечённую грудную клетку. В то же время он создал знаменитую теорию семи свободных искусств, где изначально наука и искусство не разделялись.
Что же для вас первичнее хирургия или искусство?
Хирургия, конечно, всегда была моей жизнью: 90% времени всегда было связано с медициной. Я, наверное, сейчас скажу даже кощунственную вещь, но я жалею кое о чём. Врачи, особенно хирурги, часто настолько поглощены своим делом, что вообще не выходят за пределы своей узкой области и в какой-то момент это их ограничивает, потому что они исключают из своего сознания некоторые очень важные вещи. Например, я думаю, что для хирурга понимать, что такое феноменология в философском значении слова это чрезвычайно важно.
Я тратил на искусство мало времени по сравнению с хирургией. Но я думаю, что оно дало мне очень многое, в том числе и для основной профессии. Впрочем, ничего особенного я в хирургии не сделал. Мечта всякого хирурга придумать свою собственную операцию, однако немногим это удаётся. Изобретены тысячи разных операций, но 95% из них устарели, потеряли своё значение и не используются. Настоящих операций, таких как аортокоронарное шунтирование, которое придумал Рене Фавалоро, единицы.
Георгий Лозбеков «Бикини», 1966 год
Почему вы жалеете о времени, потраченном на хирургию?
Я всю жизнь покупал книги по философии: Канта, Ницше, Шопенгауэра и так далее. И ставил их на полки. Я пытался их читать. Но как это совместить с хирургией, когда работаешь с раннего утра до позднего вечера, и по ночам ещё вызывают? И сегодня я понимаю, что многое упущено. Сегодня я эти книги беру с полки.
Конечно, успевать всё удавалось с трудом. Но я работал с огромным удовольствием, я был влюблён в хирургию. И в какой-то момент я влюбился в искусство. Это были почти параллельные процессы. Первую операцию на открытом сердце я сделал в 1986 году и в этом же году я купил первую картину. Но при этом таких увлечений, как охота, рыбалка, спорт, у меня никогда не было. Последние 1012 лет я не смотрю телевизор. Я не трачу на всё это время.
В одном из интервью вы говорили о том, что «Эксгумация» будет итогом вашей коллекционерской деятельности. Это правда?
У меня была такая мысль закончить этой выставкой всё. Но не получается. В этом году у меня запланированы ещё два проекта. Один должен был быть весной. Потом он сместился на осень, а потом образовался ещё один, а затем ещё один в начале следующего года, снова здесь, в «А3». Он посвящён детскому творчеству и имеет прямую связь с текущей выставкой: «Эксгумация» это конец, а то начало. Я так и назову его, «Начало». Я уже взял к нему эпиграф из Козьмы Пруткова: «Где начало того конца, которым оканчивается начало?»
